— Дела примет Эмилио.

— Что?! — дернулся тот. — Я не могу. Я… не все знаю.

— А давно пора. С сегодняшнего дня ты будешь работать на винограднике, изучать бизнес и добросовестно делать дело. Не нравится — выбирай себе любую другую профессию. Иначе скоро поймешь, что у тебя ни гроша за душой, и тоже начнешь подыскивать себе богатую партнершу. Вокруг полным-полно состоятельных вдов, которые будут счастливы взять себе племенного жеребца, — продолжил Рафаэль, уставший от всех этих пререканий и решивший слегка пошутить.

Но лицо Эмилио исказилось от скорби, превратившись в трагическую маску.

— Ладно, можешь подумать, — смягчился Рафаэль. — А пока замени меня на пару дней.

Эмилио смотрел на него с молчаливой мольбой.

Может, он все-таки имеет представление о том, что такое работа, подумал Рафаэль. Хорошо бы…

— Фердинанд поможет. Он расскажет тебе, что делать.

Увидев недоверчивое лицо племянника, он едва не рассмеялся.

— Ну, мне пора. Опаздываю в аэропорт.

— Ты закончил с нами? — трагическим голосом спросила Изабелла.

— На сегодня. Но не навсегда, мама, — мягко ответил он. — Я по-прежнему всех вас люблю.

— Мы постараемся исправиться, — пробормотала Изабелла.

— Хорошо. Я уверен, вы это сможете. Попробуй выяснить, что нужно для венчания в кафедральном соборе Барселоны. И составь список гостей. Мы с Алессандрой хотели бы, чтобы это произошло как можно скорее после нашего возвращения.

Он повернулся и вышел, оставив Изабеллу и Эмилио с раскрытыми ртами.

ГЛАВА 25

Алессандра ждала отца в приемной центрального лондонского офиса Роланда Гранта. Несмотря на то что деятельность Роланда охватывала весь мир и, по слухам, его компания имела многомиллионные обороты, размеры и оформление офиса были очень скромными.

Дожидаясь окончания встречи, Алессандра разглядывала висевшие на стенах плакаты с изображением знаменитостей. Здесь были представлены самые талантливые, известные и преуспевающие исполнители в мире: инструменталисты, певцы, танцоры и дирижеры. Их лица легко узнавал даже тот, кто никогда не интересовался классической музыкой.

Алессандра полюбовалась на последний плакат отца — увеличенное изображение с обложки недавно записанного «Мессии» Генделя. Резкая черно-белая фотография с наклонной нижней подсветкой придавала его лицу тяжелую скульптурность, подчеркивая резкость обтянутых кожей черт. Он напоминал ястреба: суровый, пугающе проницательный и вызывающий трепет. Алессандре впервые пришло в голову, что без этих качеств нет выдающейся личности.

Но отец никогда не был таким холодным и жестоким, каким представал на этом изображении. Видимо, подобный образ затрагивает душевные струны миллионов людей, заставляя покупать его записи.

Или это просто отражение вкусов рекламных агентов, с невеселым юмором подумала она. Харизма отца — их товар. Кто бы купил Генделя в исполнении Сола Ксавьера, если бы на обложке компакт-диска значились лишь имена композитора и исполнителя?

Улыбаясь про себя, она перешла к противоположной стене, на которой красовался огромный портрет Майкла Ольшака. Алессандра старалась не замечать его. Если бы беседа отца не затянулась, возможно, она сумела бы справиться с этой задачей.

Пытаясь отвлечься от мыслей о семье Савентосов и беременности матери, она стала пристально рассматривать лицо, черты которого разительно отличались от отцовских. Портрет был солнечный: кремово-янтарный фон подчеркивал поразительную красоту бронзово-рыжих волос. У Майкла были широкая искренняя улыбка, львиная грива и решительные голубые глаза. Легкий в общении, дружелюбный, смешливый… Не красив, но страшно обаятелен.

— Не мой тип, — пробормотала Алессандра, но все же вынуждена была признать, что чарам такого мужчины противостоять трудно.

Сол вышел из кабинета Роланда.

— Дорогая! — окликнул он дочь. Алессандра обернулась порывисто и виновато, как будто ее застали на месте преступления. — Извини, что заставил тебя ждать. — Он взял ее за руку. — Ты же знаешь, как иметь дело с Роландом. Он просто не умеет умолкать вовремя!

Роланд, вышедший следом, добродушно рассмеялся.

— Если бы я научился молчать, то уже давно сидел бы на пенсии где-нибудь в пригороде. Как дела, Алессандра?

— Все хорошо, спасибо.

— Вот и чудно. — Он взял ее руку и долго не отпускал. — Помни, что мне всегда нужны хорошие пианисты. Я давно не слышал твою игру, но помню, что это было замечательно.

Алессандра благодарно улыбнулась.

— Спасибо, Роланд. Я это запомню. Только едва ли когда-нибудь буду концертировать. Дайте мне лошадь, и я справлюсь с шестифутовыми барьерами на глазах у тысяч зрителей. А вот Альберт-холл пугает меня до смерти. Нет уж!

Сол усмехнулся и вывел ее на улицу.

— Ну что, идем в «Ритц»?

— Нет. Хочу в темный винный бар.

— Отлично. Пошли.

Алессандре хотелось выпалить: «Папа, я знаю, что мама беременна. Я чуть с ума не сошла от ревности, когда поняла это. Как она может? Ведь ей за сорок и у нее уже есть ребенок! Это неправильно! Нечестно! Просто стыдно!»

Но она сдержала себя так же, как несколько часов назад, во время прогулки по саду.

— Мама! — воскликнула Алессандра, остановившись так резко, что под каблуками заскрипела трава.

— Что, догадалась? — с вымученной улыбкой спросила Тэра.

— Для этого достаточно было раскрыть глаза! Ох, мама!

— Дорогая, по-твоему, это плохо?

— Да… то есть, нет. — Алессандра взглянула на мать. — Ты рада?

Тэра вздохнула.

— Сама не знаю. Еще не очнулась от шока.

«Алессандра молчала. Сначала она была сбита с толку, затем ощутила неуверенность, а под конец — страшную зависть.

— Мне очень жаль, что эта новость свалилась на тебя вдобавок ко всем остальным неприятностям. Особенно в свете того, о чем мы только что говорили, — сказала Тэра.

Алессандра вздохнула.

— Послушай, дорогая, тебе еще рано волноваться, — мягко промолвила мать. — Ты переживаешь сильный стресс, а это очень влияет на гормоны.

— Не надо, мама! — резко прервала ее Алессандра. — Не надо притворяться, что все в порядке! Не говори мне, что я не должна волноваться. Потому что я схожу с ума от беспокойства и ничего не могу с этим поделать. Как будто можно приказать пальцу не кровоточить, когда порежешься.

Тэра обняла дочь за плечи и бережно стиснула.

— Когда ты меня зачала? — прямо спросила Алессандра. — С какого раза?

О Боже, подумала Тэра.

— С первого.

Дочь опустила голову.

— Спасибо, что сказала правду. Это только подтверждает мои страхи!

— Если ты так волнуешься, сходи к врачу. Что, в Испании нет гинекологов? Тогда отправляйся к моему. Дать телефон?

— Какой у тебя срок? — ничего не слыша, спросила Алессандра и подумала, что это самый абсурдный разговор в ее жизни.

— Шестнадцать недель. Может быть, немного больше.

— Но ты так осунулась и похудела… не считая этого. — Алессандра покосилась на живот матери, выглядевший насмешливым укором.

— Так было всегда. Когда я носила тебя, у меня выпирали кости.

— Надеюсь, у тебя все будет в порядке, — в порыве тревоги за мать пробормотала Алессандра. — Без осложнений.

Она искренне желала этого. Но когда Тэра слегка успокоилась, в Алессандре проснулось любопытство. Интересно, папа знает? — думала она. А Майкл Ольшак? А потом ей пришло в голову такое, что самой стало стыдно…

— Сюда, — сказал Сол и помог дочери спуститься по ступенькам.

— Холодно! — заметила Алессандра, оглядывая освещенный свечами бар с кирпичными стенами и дубовыми полированными столами.

— Ты имеешь в виду температуру или здешнюю атмосферу? — спросил Сол, придвигая ей стул.

— Последнее. В Англии всюду царит атмосфера холодного благоразумия. — Она взяла меню в виде дощечки с надписью мелом.